«Точно сна жду…»

– Я его развернул, боясь, что оно вообще рассыплется, потому что оно было как пергамент, – рассказывал Евгений Всеволодович. – Когда я его прочитал, я был потрясен. Человек готовится к смерти, как ко сну. Человек все успел. Ему думать надо о том, что он завтра идет на эшафот… А он думал о своей семье и о том, чтобы дети выросли в вере, и чтобы жена смогла отдать долги, и как им жить первое время. Он их утешал упованием на милосердие Бога и Пресвятой Богородицы. Насколько мощный был человек, чтобы вот так… И все равно он боится, что Господь лишит его небесных обителей.

Михаил Польский в своей книжке, которая вышла сразу же после войны, пишет, что Николай Юрьевич Варжанский написал трогательные письма своим родным и близким, со всеми простился и радостно пошел на расстрел за исповедание православной веры. Это какая-то другая радость… Нам эту радость не понять даже.

Во время Поместного Собора 1917 года Николай Варжанский был делопроизводителем отдела о внешней и внутренней миссии и о церковной дисциплине.

Им написано и издано около 40 книг и брошюр, предназначенных для неверующих или сомневающихся в истинах веры.

В мае 1918 года Николай Юрьевич Варжанский был арестован на квартире протоиерея Иоанна Восторгова, священномученика, и проходил по его «делу» вместе с епископом Селенгинским Ефремом (Кузнецовым) и священником Димитрием Корнеевым. Об их освобождении ходатайствовали многие – и рабочие, и духовенство, и лично Святейший Патриарх Тихон.

«Зная Преосвященного Ефрема, протоиерея Восторгова и священника Корнеева как достойных служителей Церкви Божией и Н.Ю. Варжанского как полезного церковного деятеля, – писал Патриарх, обращаясь в Верховный трибунал и ВЧК, – я присоединяюсь к ходатайству, поданному несколькими тысячами православных, об освобождении арестованных под наше личное поручительство»^[1].

Известный московский священник и миссионер протоиерей Неофит Любимов, тесть мученика Николая, знавший по педагогической деятельности в Симбирске^[2] отца Ленина, в июне написал последнему открытое письмо с просьбой освободить его зятя:

«…Родитель Ваш мне хорошо известен и знаком, я с ним весьма нередко встречался в частных домах и на собраниях, где обсуждались дела педагогические. Скончался он при мне, я был молитвенником его тогда, да и теперь молюсь за него… Во дни своей настоящей невзгоды я осмеливаюсь обратиться к Вам… с покорнейшей просьбой: мой сын (зять) Николай Юрьевич Варжанский совершенно случайно попал под арест… за Варжанским вины, за которую следовало бы посадить в тюрьму, не найдено.

Невзгоды были в семье Вашего дорогого родителя, они касались и Вас, и Вы были дороги для своих родителей. Тяжело и мне переносить невзгоду моей дочери и своего сына (зятя). Покорнейше прошу принять участие в моем горе: благоволите отпустить моего зятя от всяких преследований и от тюрьмы или же отдать его мне на поруки. <…> Он проповедник Слова Божия – миссионер, и только…»^[3].

19 сентября 1918 года московский епархиальный миссионер Николай Варжанский был расстрелян и похоронен за оградой Калитниковского кладбища в Москве. За два дня до этого, 17 сентября, там же был расстрелян и протоиерей Неофит Любимов, арестованный 21 июля сразу после панихиды^[4] по «убиенном новопреставленном бывшем царе Николае», отслуженной им при большом стечении народа в храме святителя Спиридона на ул. Спиридоньевка в центре Москвы, где он последние годы своей жизни был настоятелем. В своем предсмертном письме мученик Николай называет тестя «Дедушкой» и об аресте его, вероятно, не знает.

Некоторое время семья приходила поклониться дорогим могилам, но позже их сравняли с землей, закатали под асфальт, и ныне местонахождение их точно установить не удается.

Последнее письмо мученика Николая Варжанского жене и детям

«+ Господи, благослови!

Ну, до свиданья, милая моя, дорогая моя Зинаидочка. Я несомненно ухожу в вечность, где Павлуша, мой брат Костя, где Коля Вачин, где много моих друзей. Сначала минуту поволновался, а потом успокоился. Прости меня, дорогая моя голубка, если я чем тебя огорчил и прогневал, и молись обо мне, усердней молись, чтобы не лишил меня Господь Небесный Своих обителей. Умоляю тебя, воспитай деток моих в благочестии и чистоте, чтобы знали христианскую Веру Божию и молитву. Верю, что Богоматерь даст тебе пропитание, и там буду молиться Господу сил о том, только не ропщи на милосердие Божие; так нужно, и это лучше. – Продай мои золотые часы, которые дедушка мне дал, и отдай [неразб.] на дрова. Мою кабинетную мебель продай или одеялу и отдай в Петровское 147+192 рубля.

Верю, что Богоматерь даст тебе пропитание… Только не ропщи на милосердие Божие; так нужно, и это лучше

Детки мои дорогие, веруйте в Бога, изучайте Св. Библию, каждый день молитесь о Вашем папе р. Б. Николае, чтобы Господь дал мне Свое прощение и радость небесную! Костя и Лена, храните целомудрие! Когда подрастете, то мамочка расскажет Вам, что это нужно. Будьте, детки мои, в полном послушании мамочке и все время помните, что Вы – дети проповедника Божией Веры и правды христианской и что Вам не к лицу жить не по-христиански. Мамочке будет очень трудно жить, посему Вы, возможно, будете безразличны к еде и питью: быть бы только святыми. Не играйте, дети, в карты, не пейте крепких напитков, говорите всегда правду, или если не можете сказать, то заявите, что не скажете. Будьте всегда благодушны и не унывайте в жизни. Обо мне молитесь во всю жизнь каждый день, прошу Вас, не забывайте этой просьбы.

Голубка моя Зинаидочка, еще раз прошу миролюбия твоего, может быть, в недостатке лучше детки вырастут, чем при мне. Хлопочи о пенсии, подай Святейшему, когда наладится жизнь, тогда дадут. Но поверь, что не следует особенно убиваться о жизни сей. Я долго ждал смерти и почувствовал всю суету жизни. Не забудь и мою маму. Обнимаю милую дорогую Бабушку и Дедушку, если он не пойдет со мной. Благодарю их за заботы обо мне. Бабушка дорогая, я иду к Павлуше, он моложе, но умер, я грешнее, и Господь даровал мне время покаяния. Молитесь обо мне, прошу Вас. Все равно когда-нибудь помирать нужно. И с Вами, дорогие мои, все, милые мои, увидимся.

Обнимаю Вас и целую всех последним земным целованием, приведи, Господи, лобызать и небесным лобзанием. А на душе, право, спокойно. Точно сна жду. В беде обратись, голубка моя, к Владыке Антонию^[6]. Но главное не унывай, не плачь, не тоскуй. До свиданья, горячо любящий Вас всех Коля.

Помните, что Вы – дети проповедника Божией веры и правды христианской и что Вам не к лицу жить не по-христиански

Благословляю деток: Костю преподобным Серафимом, Ленусю Николаем Чудотворцем, а тебя, моя дорогая, образом – “Взыскание погибших”.

Прощай Аня^[7], Дядя Коля. Проси молитв у Никол. Николаевича и у [неразб.] тоже проси прощения и молитв».

На обороте иконы «Взыскание погибших» мученик Николай написал в благословение супруге:

«+ Да сохранит Тебя и заступит и покроет Своим Матерним Покровом Пречистая Заступница Матерь Света. Молись, дорогая Зиночка, голубка моя, Богородице: Она покроет твое вдовство раннее и сироток. Прости меня, дорогая моя, и за меня молись».

«+ Благословение моей любимой дочери Елене во утверждение в вере христианской, благодати, истине, чистоте и целомудрии. Будь, дорогая моя девочка, прежде всего христианкой. Просит тебя об этом умирающий за Христа [неразб.] твой. Молись обо мне, дорогая!»

На обороте и даже на ребрах маленькой иконки преподобного Серафима, вероятно, также переданной в тюрьму мученику Николаю, написано:

«Пр[еподобне] О[тче] Серафиме, Помяни у Престола Всевышняго Бога в темнице сущаго Николая. Сия икона освящ[ена] и возлежа[ла] на мощ[ах] Пр. Серафима Саров 18 июня 1918. На доб[рую] памят[ь] [неразб.] Димитр.»

Супруга мученика Николая, Зинаида Неофитовна Варжанская, в 1916 году закончившая Московскую консерваторию у профессора К.А. Киппа, после расстрела мужа и отца оставшись с малолетними детьми (6 и 8 лет) и престарелой матерью, была лишена всех льгот и всех прав. Некоторое время она еще преподавала в музыкальном техникуме, потом давала частные уроки и даже подрабатывала тапером в немом кино, а 2 сентября 1929 года была арестована ОГПУ по ст. 58–10 за «хранение и распространение контрреволюционной литературы», принадлежавшей ее мужу, и в ноябре того же года сослана на 3 года в Шенкурск Архангельской обл. Но часы мужа она так и не продала, передав их детям на память об отце.

Переданные из тюрьмы иконы бережно хранятся в семье как великая святыня, как память о том, что потомкам «проповедника Божией Веры и правды христианской… не к лицу жить не по-христиански».